Правосудие и правоохранительная деятельность в евразийском пространстве
Минязева Т.Ф., Добряков Д.А.

В научной и учебной литературе отмечается, что вопрос о целях наказания является одним из самых спорных и стабильно привлекает внима­ние юристов-теоретиков. В ходе возникающей в этой связи дискуссии высказываются самые раз­личные, зачастую полярные мнения, к наиболее радикальным из которых можно отнести, напри­мер, предложение вовсе отказаться от уголовно­правовой категории «цели наказания», заменив её «социальными функциями», поскольку они, функции, точнее отражают действительную роль уголовного наказания [1, с. 474-477]. Избегая вы­ражения мнения по поводу других взглядов на проблему, уместно отметить, что в рамках данной статьи речь пойдёт не о целях наказания в их со­вокупности, месте и роли этих целей в уголовном праве, не о разнообразии взглядов и идей по дан­ному поводу (хотя и их тоже придётся коснуться), а лишь об одной из целей наказания, а именно об исправлении осуждённого (преступника - дан­ное уточнение приводится, чтобы подчеркнуть направленность воздействия именно на преступ­ника - лицо, не только признанное судом вино­вным в совершении преступления и осуждённое к наказанию, но и являющееся таковым в дей­ствительности). Представляется, что исправление преступника имеет ряд особенностей, качествен­но отличающих его от прочих целей наказания и при этом ставящих под сомнение необходимость упоминания его в законе - как минимум в нынеш­нем виде.

В ч. 2 ст. 43 УК РФ установлено три цели нака­зания: восстановление социальной справедливо­сти, исправление осуждённого, предупреждение преступности. Несмотря на то, что цели наказа­ния в уголовном законе приведены последова­тельно, и это может интерпретироваться как по­пытка законодателя выстроить определённую иерархию целей, представляется верным утверж­дение, что все цели наказания должны преследо­ваться солидарно, т. е. в равной степени при на­значении каждого наказания [2, с. 191].

Первая и третья цели не имеют нормативно закрепленной трактовки, а потому могут быть раскрыты широко и очень разнообразно. Неко­торые из таких интерпретаций, как то кара вкупе с компенсацией для восстановления социальной справедливости и удержание от совершения пре­ступлений за счёт эффекта устрашения для пред­упреждения (превенции), кажутся вполне прав­доподобными, а следовательно, достижимыми. Но вторая цель наказания - исправление осуж­дённого, мало того, что самой своей формулиров­кой вызывает немало вопросов, так ещё и имеет законодательное определение, которое лишь уве­личивает число этих вопросов.

Так, ч. 1 ст. 9 УИК РФ определяет исправление осуждённого как формирование у него уважи­тельного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общежития, а также стимулирование правопо­слушного поведения. Все эти качества полагают­ся необходимым свидетельством утраты лицом (преступником) признака общественной опасно­сти. В данной связи указывается, что перечислен­ные качества могут быть выработаны у личности в связи с применением к ней уголовного наказа­ния [3, с. 27-28]; по крайней мере, так считает за­конодатель, включивший именно такую форму­лировку определения исправления осуждённого в закон, хотя сомнительным кажется всё, начи­ная с самого этого определения и заканчивая его (определения) смыслом.

Содержащееся в законе определение исправ­ления осуждённого делает акцент на личности преступника, а не на преступлении, которое эта личность совершила (как следовало бы, ведь на­казание, прежде всего, является следствием со­вершения преступления, а никак не следствием «преступности» какого-то лица), на формирова­нии у лица уважительного отношения к обществу и его ценностям, а не на осознанном воздержании от совершения новых запрещённых уголовным кодексом деяний. Закон содержит норму о соци­альном исправлении преступника, однако оно, со­циальное исправление, является задачей воспита­тельной работы, связанной не только и не столько с назначением и исполнением наказания, сколько с деятельностью всех общественных институтов, отвечающих за социализацию личности [4, с. 82]. Более корректным здесь будет говорить о цели юридического исправления, т. е. об уже упомя­нутом осознанном воздержании от совершения новых преступлений, основание которого вовсе не обязательно должно быть связано с качествен­ными изменениями в личности преступника.

Данное в ч. 1 ст. 9 УИК РФ определение ис­правления осуждённого близко повторяет ст. 20 УК РСФСР, где говорилось, что наказание «имеет целью исправление и перевоспитание осуждён­ных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам соци­алистического общежития». Помимо поправки на изменившиеся с 1960 года приоритеты (упомя­нуты человек и общество, ни слова о социализме), было исключено упоминание перевоспитания осуждённого, фактически подразумевающееся как часть исправления, а то и вовсе являющееся синонимичным исправлению термином (либо термином, более широким, чем исправление, и включающим в себя исправление как начальный этап процесса перевоспитания). В комментарии к УК РСФСР 1960 года (в редакции 1994 года) от­мечается, что исправление и перевоспитание преступника больше относятся к процессу испол­нения наказания, т. е. к области уголовно-испол­нительного (исполнительно-трудового) права, а не уголовного, в рамках которого наказание отве­чает скорее цели предупреждения преступности. Исполнение же наказания «влияет на психику лю­дей и вызывает стимулы законопослушного пове­дения» [5, с. 69-71]. Интересно, что намеченное в советской (и ранней постсоветской) доктрине раз­деление цели исправления преступника на цель наказания в уголовном праве и цель исполнения наказания в уголовно-исполнительном праве встречается (и даже развивается) и в современ­ное время. Так, например, утверждается, что цель исправления осуждённого в уголовно-исполни­тельном законодательстве имеет более широкое содержание, чем в уголовном, поскольку предпо­лагает достижение совокупности юридического и социального исправления посредством полного преобразования «социально-психологического об­лика осуждённого» [6, с. 367-368]. Однако подоб­ное деление кажется излишним. Уголовно-испол­нительное право носит процессуальный характер по отношению к уголовному и, следовательно, призвано обеспечить (и уточнить) процедуру ре­ализации положений уголовного закона в части наказания. Цель же исправления преступника в уголовно-исполнительном праве представляется не чем иным, как уточнением, легальной трактов­кой цели исправления преступника в уголовном праве, т. е. по сути той же самой целью. Но всё это никак не исключает проблемного характера этой цели наказания, а напротив, позволяет говорить о том, что её наличие в законодательстве является отголоском ушедшей в прошлое вслед за старым уголовным законом доктрины.

Проблемный характер цели исправления преступника как цели наказания обусловлен ря­дом обстоятельств. Во-первых, можно ли всерьёз отнестись к идее полного преобразования соци­ально-психологического облика преступника в рамках применения уголовного наказания и по­средством мер уголовно-правового и уголовно­исполнительного воздействия? Вероятно, да, но лишь если говорить о комплексном воздействии на его личность, в котором наказание будет толь­ко одним из элементов воздействия, его частью и при том точно не большей. Гипотетическая же способность уголовного наказания самостоятель­но справиться со столь масштабной и сложной задачей обладает чертами околонаучной фанта­стики, хотя даже в фантастических произведе­ниях подобный подход к значимости наказания (и прочих репрессивных мер со стороны госу­дарства) подвергается критике. Например, в ро­мане-антиутопии Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин» есть такие строки: «...обычный пре­ступный элемент, даже самый отпетый ..., луч­ше всего реформировать на чисто медицинском уровне. Убрать криминальные рефлексы - и дело с концом. <.> Наказание для них ничто, сами ви­дите» [7, с. 96]. Интересно, что изображённые ан­глийским писателем результаты альтернативного традиционному уголовному наказанию медицин­ского «реформирования» преступника - воздей­ствия на личность на уровне физиологии, вовсе не предполагая какого-либо осознания преступ­ности поведения, а равно и формирования неких приемлемых социальных установок, - оказались крайне неоднозначными. В результате даже такая крайняя и «революционная» мера фактически не привела к исправлению преступника. Сильно бы отличался итог, если бы нечто похожее проис­ходило не на страницах художественного произ­ведения, а в действительности? Для наглядности уместно привести данные, характеризующие ре­альную и более или менее актуальную ситуацию: в 2014 году было осуждено 241765 ранее судимых лиц, а точнее - лиц, имеющих неснятую или не­погашенную судимость, что составляет 33,6 % от всех осуждённых лиц (719305 лица) [8]. Вместе с тем, около 187 тысяч лиц были осуждены к лише­нию свободы три раза и более и содержались в местах лишения свободы в рассматриваемом году (всего же содержалось в местах лишения свободы около 665 тысяч лиц, т. е. речь идёт о 28,1 % от об­щего числа), при этом абсолютное значение этого показателя росло последовательно с 2012 года [9]. Можно ли сделать из этих «сухих» цифр какие-то выводы? Разве только обобщённые и выглядящие следующим образом: доля рецидивов преступле­ний остаётся практически неизменно высокой (ведь треть от всех преступлений - очень весомый показатель), что выявляет недостаточную эффек­тивность применения наказания (даже привлече­ния к уголовной ответственности как таковой) для цели предупреждения совершения новых престу­плений (лицом, ранее привлекавшимся к уголов­ной ответственности), а уж тем более для цели ис­правления преступника.

Во-вторых, реальное - юридическое - исправ­ление по сути своей является частным (специаль­ным) предупреждением (превенцией), а никак не какой-то самостоятельной целью наказания. Юридическое исправление лица представляет со­бой результат реализации цели частного преду­преждения и выражается в несовершении новых преступлений вследствие рационального отказа от самой мысли об их возможном совершении. И представляется совершенно не важным, что при­вело к осознанному отказу лица от совершения нового преступления - некое моральное преоб­ражение личности или обыкновенный страх пре­терпевания негативных последствий наказания вновь. Важен сам факт отказа от совершения но­вого преступления, именно отказ является пока­зателем эффективности применения уголовной репрессии, а равно и целью наказания, именуе­мой исправлением [10, с. 263-265], тождественной по содержанию другой цели - частному пред­упреждению совершения новых преступлений.

В-третьих, цели наказания должны быть ре­альными, т. е. достижимыми, и достижимыми всеми наказаниями в равной степени. Последнее обстоятельство особенно важно, ведь в законе нет уточнения, что формулировка цели исправления осуждённого относится только к исполнению на­казаний, связанных с лишением свободы. А зна­чит не только этот вид наказания (лишение свобо­ды на определённый срок, пожизненное лишение свободы; сюда же можно отнести частично при­меняемый арест), для которого более или менее детально определены средства исправления осуж­дённого, и точно не смертная казнь, радикально и окончательно исключающая любую возможность совершения лицом нового преступления, но и все прочие наказания, начиная со штрафа и закан­чивая ограничением свободы, должны достигать целей наказания, установленных в уголовном за­коне. Но могут ли, например, сто пятьдесят ча­сов обязательных работ или штраф в несколько десятков тысяч рублей развить у человека уваже­ние к другим людям, обществу, труду, правилам и нормам человеческого общежития и т. д.? При этом речь идёт именно о действительном и ощу­тимом для лица негативном воздействии, а не о мифическом общественном порицании и прочих дополнительных факторах, лишь теоретически призванных сопутствовать наказанию. Кажется, что в данном контексте цель исправления осуж­дённого, одинаково определяемая для всех нака­заний, недостижима и носит исключительно де­кларативный характер, что существенно снижает её ценность.

Наличие проблемы, а в данном случае про­блемой является недостижимость и неуместная в уголовном праве (и праве вообще) чрезмерная декларативность (т. е. нереальность) исправления осуждённого как цели наказания, подразумева­ет поиск её решения. В качестве такого решения подходящим кажется если не полное исключение всех упоминаний об исправлении осуждённого из уголовного (из ч. 2 ст. 43 УК РФ) и уголовно-испол­нительного законодательства при отождествле­нии юридического исправления с целью частного предупреждения совершения новых преступле­ний, то, как минимум, уход от формулировки

ч.  1 ст. 9 УИК РФ, содержащей определение (во многом устаревшее и совершенно оторванное от реальности) социального исправления как цели исполнения наказания.

Это, на наш взгляд, заложило бы основу для изменения самого подхода к уголовному зако­нодательству в целом и построению системы наказаний в частности, позволило бы отойти от декларативных норм, не способствующих про­тиводействию преступности, а также послужи­ло бы началом кардинального реформирования уголовного и уголовно-исполнительного законо­дательства.