№ 4 (23) 2016г.
Мартынюк Р.С.
Особенности функциональной природы органов конституционной юрисдикции

Правовая форма организации и деятельности государственной власти требует существования органа специализированного конституционного контроля, уполномоченного принимать оконча­тельные по своему характеру решения о конститу­ционности актов других высших органов государ­ственной власти. Отсутствие такой контрольной инстанции чревато опаснейшими превышениями органами государственной власти границ их кон­ституционной компетенции [17, с. 346, 347]. До появления на европейском континенте консти­туционных судов деятельность органов законода­тельной и исполнительной властей неизбежно яв­ляла бесконтрольность, как только определенный властвующий субъект чувствовал себя достаточно сильным, чтобы решиться игнорировать фор­мальные конституционные ограничения.

Появление и дальнейшее развитие институ­та конституционного правосудия повлекли тен­денцию к пересмотру устоявшейся концепции о триаде властей. Упомянутая тенденция имеет объективное основание. Буквальное восприятие идеи Ш.-Л. Монтескье о структурно-функцио­нальной дифференциации государственной вла­сти на ее законодательную, исполнительную и судебную ветви на современном этапе развития республиканской государственности характери­зует только классическую президентскую респу­блику, которая является «архаичной» и, по сути, исчезающей формой правления. Очевидно, что организация современного демократического, правового государства предполагает существова­ние не только органов законодательной, исполни­тельной и судебной властей. Такие составляющие являются «традиционными» для современной республиканской организации государственной власти с самого начала ее возникновения. Единая и целостная государственная власть осуществля­ется, прежде всего, органами, которые определя­ются как органы законодательной, исполнитель­ной и судебной власти. Эти органы и воплощают соответствующие три основные функции государ­ственной власти. Однако приведенными функ­циями государственно-властная деятельность не исчерпывается, поэтому не исключается возмож­ность научного определения других функций го­сударственной власти кроме определенных трех основных [14, с. 292].

Принимая во внимание стремительное раз­витие и усложнение структуры механизма совре­менного государства, формирование новых функ­ционально ориентированных отраслей власти представляется неизбежным [10, с. 117]. Неуди­вительно, что попытка выделения и обоснования особенной функциональной природы контроль­ной власти стала характерной чертой развития современной государственно-правовой теории [8, с. 9]. Тенденция выделения контрольной власти отражается в содержании конституционного за­конодательства многих стран. Это содержание свидетельствует не о выделении обособленных контрольных органов в рамках отдельной «клас­сической» ветви государственной власти, а о фор­мировании фактически самостоятельной ветви власти, равностатусной трем другим (законода­тельной, исполнительной и судебной). Процесс выделения контрольной власти, однако, в раз­личных государственно-правовых системах об­наруживает существенные различия. Во многих странах идея о самостоятельной контрольной ветви власти остается собственно идеей, в других эта идея приобрела более или менее целостное концептуальное оформление и конституционно­правовое выражение.

В основе идеи выделения контрольной вет­ви власти лежит осознание организационной и функциональной специфики органов, которые ее олицетворяют. Эти органы не устанавливают общих правил поведения, не уполномочены на управленческие действия, а также не осущест­вляют правосудие по делам, подведомственным судам общей юрисдикции. Объектом деятельно­сти органов контрольной власти являются акты и действия других органов государственной власти, а предметом - конституционность или законность актов и действий подконтрольных субъектов.

Специализированные       контрольно-надзор­

ные органы занимают обособленное положение в структуре государственного аппарата: они не являются структурной составляющей одной из традиционных ветвей власти, не подчинены како­му-либо органу государственной власти, посколь­ку в противном случае не смогли бы осуществлять свои полномочия в отношении тех, кому подчи­нены. Функциональная специализация контроль­но-надзорных органов обусловливает и другую специфику организации их системы: эти органы действуют также совершенно независимо друг от друга, между большинством из них вообще отсутствуют какие-либо элементы подчинения. Независимость контрольно-надзорных органов как друг от друга, так и от органов, которые фор­мируют их, является важной гарантией самой возможности осуществления беспристрастного и эффективного контроля за деятельностью под­контрольных субъектов.

Выделение самостоятельной контрольной ветви власти обусловлено вескими причинами. Реальный суверенитет народа предполагает, что народ через своих представителей не только соз­дает законы, организует их исполнение, решает правовые споры, но и осуществляет контроль за всеми этими процессами. В частности, появление органов специализированного конституционного контроля отражает факт недостаточности неспе­циализированных форм конституционного кон­троля и, прежде всего, парламентского контроля главой государства и исполнительными органа­ми, а также необходимость введения контроля за самим парламентом, деятельность которого на­ходится под активным влиянием политических партий [11, с. 35]. Функциональное предназна­чение органа конституционной юрисдикции за­ключается в том, чтобы компенсировать недо­статочность собственных полномочий других органов государственной власти при необходи­мости восстановления нарушенного в результате их деятельности баланса властей. Следовательно, наличие более или менее развитой системы спе­циализированных контрольно-надзорных орга­нов является обязательным атрибутом механизма современного правового государства.

Структурно-функциональная обособленность контрольной власти, ее независимость от других ветвей власти позволяет осуществлять специали­зированный контроль всеми органами и долж­ностными лицами государственного аппарата. Особенно это касается специализированных ор­ганов конституционной юрисдикции, которые концентрируют и олицетворяют в себе признаки контрольной власти. Функциональная природа органов специализированного конституционного контроля отражает саму сущность контрольной власти со всеми ее необходимыми атрибутами. Имея специализированный предмет контроля и реализуя свою функцию через особый механизм защиты конституции, конституционные суды и подобные им органы образуют высшую (специ­ализированную) форму конституционного кон­троля [7, с. 8].

Функциональная специализация и имеющая­ся конституционно-правовая регламентация ста­туса органов конституционной юрисдикции вы­зывают в профессиональной среде интеллектуаль­ные усилия, направленные на осмысление само­бытной природы этих органов и обоснование их самостоятельности, в частности, в отношении су­дов общей юрисдикции. Как следствие, в науке конституционного права вопрос о принадлеж­ности или непринадлежности конституционных судов и подобных им органов к судебной власти, а следовательно, об их функциональной природе, стал, скорее, предметом дискуссии, а не научной догмы. Такая дискуссия может только приветст­воваться: адекватное теоретическое обоснование функциональной природы, принципов организа­ции и форм деятельности органов конституцион­ной юрисдикции помогает лучше понять их роль в механизме современного государства, вырабо­тать необходимые юридические гарантии их не­зависимого статуса, в конце концов, определить оптимальные формы конституционно-правовой организации органов специализированного кон­ституционного контроля, достичь максимального функционального эффекта в их деятельности.

Очевидно, что органы специализированно­го конституционного контроля обладают опре­деленной спецификой, которая отличает их от обычных судов (в том числе и таких специальных, как, например, административные суды) и от по­литических высших органов государства (пре­зидент, парламент, правительство), что находит отражение в природе органов конституционной юрисдикции, которая, по мнению многих иссле­дователей, носит двоякий характер. В специаль­ной литературе утверждается, в частности, что органы, специализированно осуществляющие конституционный контроль, «не в полной мере соответствуют представлению о судах как о тра­диционных органах судебной власти, осущест­вляющих правосудие» [19, с. 26]; указывается, что орган конституционного контроля - это «не суд, но все-таки достаточно похожий на него ор­ган» [2, с. 594]. Показательно, что некоторые ав­торы, воспринимая, пусть с оговорками, точку зрения на органы конституционной юрисдикции как элемент судебной власти [6, с. 31], указывают на доктринально-нормативную природу актов этих органов [4, с. 14]. Сочетание доктринальных и нормативных начал в актах конституционного суда дает исследователям основание рассматри­вать его как нечто «большее, чем суд» и называть «квазиправотворцем» [6, с. 31].

Различия в теоретических подходах осмысле­ния функциональной природы органов конститу­ционного контроля обусловливают особенности национальной конституционно-правовой регла­ментации их статуса.

Конституционные суды - органы государ­ственной власти, деятельность которых осущест­вляется в процессуальных формах, которые сбли­жают их с судами общей юрисдикции [18, с. 173]. Этим внешним признаком почти исчерпывается сходство органов конституционной юрисдикции с общими судами. Однако на основании этого вто­ричного критерия во многих новейших конститу­циях соответствующие органы рассматриваются как один из элементов судебной власти, и регла­ментация их статуса в структуре конституции не выделяется, положения о них включены в раздел конституции, посвященный судебной власти. Та­кой подход прослеживается в Основных законах Азербайджана, Армении, Грузии, Кыргызстана, Словакии, России, Таджикистана, Узбекистана, Чехии и др. Конституция Азербайджана 1995 г. (ст. 125), например, включая орган конституци­онной юрисдикции в перечень субъектов, осу­ществляющих «судебную власть... посредством правосудия», закрепляет также положение о том, что «судебная власть осуществляется посредством конституционного, гражданского, уголовного су­допроизводства и других форм, предусмотреных законом». Конституция Грузии 1995 г. (ст. 82) указывает, что «судебная власть осуществляется посредством конституционного контроля, право­судия и в установленных законом иных формах». Конституция Эстонии 1992 г. возлагает функцию конституционного контроля на Государственный Суд - высший судебный орган страны. В Кыргыз­стане в составе Верховного суда действует Консти­туционная палата - орган, осуществляющий кон­ституционный контроль.

Отнесенность в конституционном тексте орга­на конституционной юрисдикции к судебной вла­сти свидетельствует, однако, о вполне формальной связи органов специализированного конституци­онного контроля с судами общей юрисдикции. Отсутствие реальных функциональных взаимос­вязей между конституционным судом и общими судами, которые бы давали достаточное основа­ние считать все упомянутые органы элементами единой целостной судебной системы, отчетливо прослеживается в содержании нормативных по­ложений, которыми определяется компетенция органа конституционного контроля.

Законодательство ряда стран, хотя и включает органы, осуществляющие конституционное пра­восудие, в состав судебной системы , наделяет их при этом принципиальной автономией по отно­шению к другим судам. Так, например, Конститу­ция Украины 1996 г. в разделе VIII «Правосудие» (ст. 124) отмечает, что судопроизводство в Укра­ине осуществляется Конституционным Судом Украины и судами общей юрисдикции. Вместе с тем, институту конституционного правосудия Основной закон Украины посвящает отдельный раздел XII под соответствующим названием «Кон­ституционный Суд Украины». Тенденция выделе­ния контрольной ветви власти, олицетворенной органами конституционной юрисдикции, про­слеживается и в содержании новейших основ­ных законов таких стран Центральной и Восточ­ной Европы, как Македония, Молдова, Словения, Хорватия.

В конституциях многих стран (Болгария, Вен­грия, Испания, Италия, Казахстан, Литва, Поль­ша, Франция и др.) органы специализированно­го конституционного контроля рассматриваются вполне обособленным элементом государствен­ного механизма. В частности, отчетливо проведе­но структурно-функциональное разграничение между общими судами и органом конституци­онной юрисдикции в Конституции Литвы 1992 г.: главе, посвященной правосудию вообще (под на­званием «Суд»), здесь предшествует глава «Кон­ституционный Суд». Примечательны и другие положения упомянутой Конституции. Указывая, что «правосудие в Литовской Республике осу­ществляется судами», к последним Основной за­кон Литвы (ст. 109, 111) относит «Верховный Суд Литвы, Апелляционный суд Литвы, окружные и апилинковые суды». Конституционный Суд, как видим, в этот список не попадает. В Конституции Болгарии 1991 г. прослеживается схожий подход: помещая регламентацию судоустройства и ста­туса органа конституционной юрисдикции в раз­личные главы (шестая и восьмая соответственно), Конституция (ст. 119) специально подчеркивает, что «правосудие осуществляется Верховным кас­сационным судом, Верховным административ­ным судом, апелляционными, окружными, воен­ными и районными судами». Конституционный Суд в перечне, как и в предыдущем случае, не упоминается.

В Основном законе Польши 1997 г. статус об­щих судов и органа конституционной юрисдик­ции определяется в едином разделе VIII. Одна­ко само название упомянутого раздела - «Суды и трибуналы» - указывает на четкое различение составителями Конституции институтов правосу­дия и конституционного нормоконтроля. Ст. 175 Конституции указывает, что «отправление право­судия в Республике Польша осуществляют Вер­ховный Суд, общие суды, административные суды, а также военные суды».

Тенденция выделения контрольной ветви вла­сти четко прослеживалась и в первичной редак­ции Конституции Республики Беларусь 1994 г. Эта редакция содержала специальный раздел под названием «Государственный контроль и надзор», который начинался с главы «Конститу­ционный Суд Республики Беларусь». К системе высших контрольно-надзорных органов, кроме Конституционного Суда, Основной закон Белару­си относил Прокуратуру и Контрольную палату.

Важно отметить, что осуществляемый органа­ми конституционной юрисдикции контроль по характеру и содержанию является конституци­онным и лишь по форме - судебным. К тому же внешнее сходство конституционного правосудия с формой правосудия, которая применяется в су­дах общей юрисдикции, является лишь частич­ным [16, с. 27]. Фактически специализированный конституционный контроль, олицетворяемый органами конституционной юрисдикции, не проявляет функциональной тождественности с правосудием, которое осуществляют суды общей юрисдикции. С этой позиции органы конститу­ционной юрисдикции могут быть определены как квазисудебные органы. Представляется вер­ной точка зрения, что органы конституционной юстиции «не совсем суды», в том смысле, что их отнесение к органам судебной власти весьма ус­ловно, и «попытки выделения соответствующей подсистемы судебной системы или ветви судеб­ной власти наталкиваются на непреодолимые смысловые проблемы, обусловленные правовой природой нормоконтроля» [12, с. 26].

Действительно, органы специализированного конституционного контроля - это органы государ­ственной власти, которые принимают правовые решения в соответствии с формализованной про­цедурой, проявляющей определенную общность с обычным судопроизводством. В то же время они являются органами политическими с точки зрения порядка своего формирования, часто со­става, а самое важное - по характеру дел, которые ими рассматриваются. Предмет этих дел - кон­ституционно-правовые вопросы, которые всегда имеют политический смысл и значение. Консти­туция является основным законом государства, и ключевой предмет конституционно-правового регулирования - государственно-политические отношения властвования. Итак, поскольку любой конституционно-правовой вопрос прямо или, по крайней мере, косвенно касается организации го­сударственной, то есть политической власти, он в этом смысле слова является политическим.

Вместе с тем, только в данном смысле возмож­но говорить о политическом характере органов конституционной юрисдикции. Они не являются такими политическими органами, как другие выс­шие конституционные органы государства, непо­средственно участвующие в политическом про­цессе, в принятии политических решений или в осуществлении политического по содержанию контроля. Подобный характер органов специали­зированного конституционного контроля проти­воречил бы самому их функциональному пред­назначению в государственно-правовой системе и поэтому прямо запрещается законодательством многих стран. Для минимизации политических факторов в деятельности соответствующих орга­нов применяется, в частности, правило «связан­ной инициативы», особый порядок их формиро­вания и нормативные ограничения предмета их деятельности (органы конституционной юрис­дикции принимают к рассмотрению только те дела, которые касаются конституционно урегу­лированных вопросов). В своих актах органы кон­ституционной юрисдикции часто подчеркивают, что политика находится вне сферы их контроля, а принцип политической целесообразности не мо­жет быть критерием рассмотрения дел.

Определение органов специализированного конституционного контроля как внеполитических и максимально дистанцированных от реального политического процесса, вместе с тем, не отрица­ет того очевидного факта, что в силу особенностей юридических характеристик своих актов упомя­нутые органы определяющим образом влияют на всю систему координат государственно-правовой жизни страны. По сути, роль органов конституци­онной юрисдикции в государственном механизме определяется юридическими характеристиками самой конституции. Чаще всего объектом интер­претационной деятельности соответствующих органов выступают нормы основного закона го­сударства. Конституция имеет высшую юридиче­скую силу. Принцип верховенства конституции требует, чтобы законы и другие нормативно-пра­вовые акты принимались исключительно на ос­нове конституции и отвечали ей. Учитывая квази­нормативную природу правовых позиций органа конституционной юрисдикции, следует считать, что приведенный принцип в полной мере рас­пространяется и на его интерпретационные акты. Последние, однако, не только основываются на положениях основного закона, но и «принима­ют» на себя юридические характеристики консти­туционных норм, которые они толкуют [13, с 51] и вместе с которыми применяются. Упомянутое обстоятельство обусловливает высшую юридиче­скую силу актов органов конституционной юрис­дикции и императивную значимость сформу­лированных в этих актах правовых позиций для остальных высших органов государства.

Фактически применение норм конституции в конституционно-правовых отношениях не может осуществляться без учета или, тем более, вопре­ки правовым позициям органа конституционной юрисдикции. Сама процедура конституционно­го контроля завершается исполнением решений конституционного суда другими органами госу­дарственной власти. Таким образом, осуществляя «негативное правотворчество» и интерпретаци­онную деятельность, органы конституционной юрисдикции непосредственно влияют на право­применительную практику и опосредованно - на процесс нормотворчества подконтрольных им субъектов. В этом отражается определяющая черта функциональной природы органов специа­лизированного конституционного контроля и их компетенционных взаимосвязей с «политически­ми» органами государственной власти.

На структурно-функциональную автономию единственного органа конституционной юрис­дикции в отношении общих судов указывает, кроме прочего, тот факт, что орган специализи­рованного конституционного контроля не пребы­вает в таких системных компетенционных связях с общими судами, как, например, высший орган в системе общих судов, и в этом отношении орган конституционной юрисдикции сложно назвать элементом судебной системы. Поэтому то обсто­ятельство, что регламентация конституционно­правового статуса соответствующего органа, как это часто отражено в содержании конституцион­ных текстов, частично осуществлена в разделе о судебной власти, ни в коей мере не должно рас­сматриваться как свидетельство функциональной сопряженности деятельности органа конституци­онной юрисдикции с деятельностью судов общей юрисдикции.

Функциональная самобытность органов спе­циализированного конституционного контроля отражена в природе принимаемых ими актов. По ряду своих характеристик эти акты обнаруживают сходство с судебными прецедентами. Такое сход­ство, однако, не дает оснований отождествлять акты органов специализированного конституци­онного контроля с прецедентными решениями высших судов стран общего права. Важно, в част­ности, обратить внимание на тот факт, что органы конституционной юрисдикции принимают свои акты всегда в связи с необходимостью толкования норм позитивного права. Упомянутая интерпре­тация имеет место даже тогда, когда основанием принятия акта является проверка соответствия конституции норм законодательства, и принятое органом конституционного контроля решение не оформляется в специальный акт толкования. Фактически толкованием конституции сопрово­ждается рассмотрение конституционным судом любого дела. В этом смысле любой акт конститу­ционного правосудия - интерпретационный. От­сюда и определение в специальной литературе соответствующих актов как интерпретационных. Появление интерпретационного акта невозмож­но без предшествующей ему нормы позитивного права, образующей объект его толкования. Пре­цедентные решения, вместо того, обнаруживают лишь частичную обусловленность нормами по­зитивного права. Более того, такая обусловлен­ность может отсутствовать вообще. Прецедентное решение появляется совсем не обязательно как результат судебного толкования норм законода­тельства. Его появление может вызвать объектив­ная необходимость правового решения ситуации, не урегулированной нормами позитивного права.

В странах общего права признание за судами правотворческой роли фактически определяет постоянную и жесткую зависимость законода­тельства от прецедентов. Такая зависимость со­храняется даже в случае принятия закона, кото­рый иначе регулирует общественные отношения, предварительно регулируемые прецедентным правом. Аннулирование законом определенных прецедентов означает лишь то, что на суды воз­лагается задача создать новые прецеденты взамен тех, действие которых было прекращено законом. Подобная относительная значимость законода­тельства в механизме правового регулирования невозможна в странах, где функцию конституци­онного правосудия олицетворяют органы консти­туционной юрисдикции.

Функциональная природа судебной власти раскрывается в определенных процессуальных формах защиты прав физических и юридических лиц. В процессе осуществления общего право­судия косвенно обеспечивается правовая охрана конституции. Поэтому соответствующие преце­дентные решения всегда связаны с попытками су­дебной защиты нарушенного субъективного пра­ва. Такие попытки являются непосредственной причиной появления прецедента, а конституци­онный нормоконтроль, который осуществляется в процессе выработки прецедентного решения, является объективно необходимым, но только технически-вспомогательным средством решения вопроса о защите права физического или юриди­ческого лица. К тому же в странах общего права судебная защита субъективного права сопрово­ждается конституционным нормоконтролем да­леко не всегда.

Функциональное предназначение органов специализированного конституционного кон­троля - обеспечение верховенства конституции в национальной правовой системе путем оценки конституционности норм законодательства и ин­терпретационной деятельности.

Основания осуществления специализирован­ного конституционного нормоконтроля не исчер­пываются случаями нарушения неконституцион­ными актами основных (конституционных) прав человека и гражданина, поэтому акты конститу­ционного правосудия могут быть совсем не свя­занными с потребностями защиты субъективного права. Фактически даже в национальных право­вых системах, которым известен институт инди­видуальной конституционной жалобы, защита прав физического лица может рассматриваться только как опосредованный, а не непосредствен­ный результат «негативного правотворчества» органов специализированного конституционного контроля: предметом соответствующего консти­туционного производства остается проверка кон­ституционности норм права.

Существенно и то, что прецедентные реше­ния являются обязательными к применению только судебными органами, в то время как акты органов конституционной юрисдикции обяза­тельны для всех субъектов, чьи правоотношения охватываются сферой действия этих актов. К тому же акты органов конституционной юрисдикции, в отличие от решений судов общей юрисдикции, имеют окончательный характер и не могут быть обжалованы.

В юридической науке общепринятым явля­ется понимание актов органов конституционной юрисдикции как разновидности интерпретаци­онных актов. Интерпретационный акт консти­туционного правосудия применяется исключи­тельно вместе с нормативным актом - объектом его толкования, является «тенью» норм, которые он толкует, «воспринимает» на себя их юридиче­скую силу и разделяет их «юридическую судьбу». В то же время акты органов специализированного конституционного контроля обладают существен­ной спецификой, которая принципиально отли­чает их от других вид интерпретационных актов. Эта специфика заключается в том, что в структу­ре актов органов конституционной юрисдикции имеются доктринально-нормативные элементы, известные как правовые позиции упомянутых органов. Будучи выражением высших конститу­ционных ценностей, правовые позиции органа конституционной юрисдикции проявляют док­тринально-нормативную природу [6, с. 31, 32] и яв­ляются своеобразными основополагающими ис­точниками права. Однажды сформулированная в соответствующем акте правовая позиция приоб­ретает общенормативное значение и в дальней­шем может неоднократно применяться вне связи с обстоятельствами дела, по поводу которого кон­ституционным судом было принято решение [9, с. 8, 14]. Создаваемое совокупностью правовых позиций органа конституционной юрисдикции своеобразное «право принципов» формирует, по сути, официальную государственно-правовую доктрину и потому должно образовывать, вместе с конституцией государства, нормативную основу национальной системы права [3, с. 166, 170].

Поскольку правовая позиция конституци­онного суда выражает доктринальный уровень правовой компетентности, ее юридическая сила, представляется, не может зависеть от сохранения юридической силы самого интерпретационного акта, в котором она сформулирована. Принципы права, непосредственно сформулированные ор­ганом конституционной юрисдикции в его актах или вытекающие из общего смысла его правовых позиций, являются специфическими источни­ками права. Не вызывая правоотношений непо­средственно, они одновременно имеют высшую юридическую силу и императивное значение для субъектов, наделенных нормотворческими и правоприменительными полномочиями. Упомя­нутый вид правотворчества выступает как объек­тивное следствие, а не непосредственная цель реа­лизации органом конституционной юрисдикции его функции обеспечения верховенства основного закона.

Вместе с тем, несмотря на наличие в структу­ре актов органов конституционной юрисдикции доктринально-нормативных элементов, вряд ли возможно найти серьезные аргументы отождест­вления правовой природы этих актов с норматив­ными актами. Интерпретационные акты органов специализированного конституционного контро­ля принципиально отличаются от нормативных актов, поскольку эти органы не осуществляют правотворческой функции в ее классическом проявлении. Если, например, закон устанавли­вает общеобязательные правила поведения (мо­дели общественных отношений), то интерпрета­ционный акт органа конституционного контроля только обнаруживает их путем толкования нор­мативного акта. Акт конституционного правосу­дия создает правовые последствия только в связи с реализацией правовых норм, толкование кото­рых вызывает его появление, и не обладает соб­ственной практической значимостью. Акты ор­ганов специализированного конституционного нормоконтроля, таким образом, нельзя рассма­тривать как средство непосредственного правово­го регулирования, поскольку они выполняют в от­ношении такого регулирования опосредованную роль [15, с. 100]. И хотя правовые позиции органов конституционной юрисдикции «вплотную при­ближаются к понятию «источник права» [1], не­посредственное правовое регулирование выходит за пределы компетенции этих органов. Органы конституционного контроля могут только пре­одолевать правовые пробелы, интерпретируя бо­лее общие по содержанию конституционные по­ложения (например, нормы-принципы), которые регулируют соответствующие правоотношения косвенно [5, с 76]. Поэтому акты конституционно­го правосудия, несмотря на то, что они содержат доктринально-нормативные элементы, остаются по своей природе интерпретационными.