Ващенко Ю.С.

Техника юридической речи и текста в судебной лингвистике (в помощь практикующему юристу)

В предложенной статье содержатся теоретический и практический подходы восприятия и донесения смыслов правовых установлений в зале судебного заседания, даются практические рекомендации.

Ключевые слова: судебная лингвистика, коммуникация, судебно-лингвистический анализ текста.

Vashchenko Yu.S.

Equipment of legal speech and the text in judicial linguistics (for the aid to the practising lawyer)

In offered article the theoretical and practical approach of perception and the report of senses of legal establishments occur in a hall of judicial session, practical recommendations are given.

Keywords: judicial linguistics, communication, judicial and linguistic analysis of the text.

Поскольку в основе процессуального права заложен принцип состязательности, а «правосудие осуществляется на языке доступном и понятном» (см. ст. 9 ч. 12 ГПК), становится ясным содержание мотива поведения сторон, протекающих в форме процессуального противоборства, интересы которых, как правило, диаметрально противоположны. Отсюда доказательства и доказывание, и цель тесно связаны друг с другом, т.к. доказывание уточняет те средства, с помощью которых может быть реализована сама цель. По сути, интерпретируя тот или иной факт, каждая из сторон стремится довести и навязать свою волю другой стороне, убедить в своей правоте суд, и все это происходит в ситуации потенциального конфликта. Несмотря на то, что суд руководствуется «буквой и духом» закона, он в своих судебных решениях демонстрирует крайние позиции, т.е. по существу признает правоту одной из сторон, участвующих в процессе.

Конечно, в силу принципа отделения судебной власти от законодательной, решения судов должны быть только применением общих, абстрактных норм, установленных законодателем, к частным случаям жизни. Поэтому судья, ограничиваясь «механическим приложением» закона к жизни, должен при всяком сомнении смысла законодательного установления обращаться за разъяснением к законодателю, что практически у нас никто из судей не делает. Как правило, смотрят судебную практику Верховного суда Российской Федерации по конкретным делам. Тем не менее, в последнее время набирает силу судебное толкование.

Стоявший у истоков отечественного толкования права профессор Е.В. Васьковский в одной из своих работ еще в 1902 году проводит мысль о том, что судья обязан руководствоваться не буквой закона, но выраженным в нем смыслом, установление которого и является целью процесса толкования закона (1 Васьковский Е.В. Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов. – М.: «Центр ЮрИнформ», серия «Научное наследие», 2002. – С. 33.). Но что очевидно для ученого, иногда забывается практикующими юристами: о «возможности расхождения буквы закона с буквальной формулировкой законодательного текста и вложенным в него смыслом» (2 Там же. – С. 35.); о приоритете реального смысла перед буквальным, который выражен в законе. Поэтому когда реальный смысл не нашел отражения в тексте (конечно, это просчет и недоработка законодателя), не надо руководствоваться буквальным прочтением закона, подразумевая смысл, который не выражен в законодательном тексте. И выходить за границы действующей нормы, как бы корректируя (подправляя) закон. Уже в ходе судебного разбирательства стороны с учетом аргументов и приведенных доказательств стараются убедить в своей правоте суд. Прения сторон подкреплены фактами и нередко эмоциями взаимных упреков и обвинений. Наблюдая процесс изнутри, одни участники увидят в этом честную «борьбу», в которой каждый старается осилить другого, а другие – банальную «ссору», сопровождающуюся взаимной перебранкой и враждой, когда выяснения заканчиваются «дракой». И такое можно увидеть. В любом случае, когда мы участвуем в споре (судебных прениях), то в судебной функционирующей языковой семантике важную роль играет качественно-признаковый ореол. Ведь если мы говорим, то для нас и для всех слушающих зачастую важны не столько юридические дефиниции, сколько оценки, суждения, которые характеризуют наши представления о понятиях и передают наше отношение к ним. Я уже не говорю об интонации, которая включает в себя мелодику, ритм, интенсивность, темп, тембр, включая и логическое ударение (3 См. у О.С. Ахмановой Словарь лингвистических терминов. – М.: Изд. Сов. энциклопедия, 1966. – С. 180–181.) говорящего. Так при перемещении логического ударения с одного слова на другое может резко измениться смысл всей фразы (Помните классическое: казнить/нельзя/помиловать?). А язык жестов, который с головой выдает участвующих в судебных прениях. В то же время язык судопроизводства так же глубок, сложен и укоренен в своем жанре, где каждый из участников процесса оперирует особой лексикой, основу которого составляют термины со специфическим синтаксисом. Вот с лексики мы и начнем.

Если ориентироваться только на те определения, о которых мы писали выше, то различия между «дракой» и «борьбой» кажутся незначительными. В конце концов, драка тоже рукопашная схватка, в которой каждый старается победить соперника. Но в речи мы никогда не допустим замены этих слов одно на другое, например, в выражении – «в борьбе за истину участники процесса вели жаркую полемику, поссорились, и спор перешел в драку». Мы не станем подменять их близостью смыслового выражения. Есть план выражения: одно слово эмоционально окрашено – «драка» и тяготеет к разряду просторечных, «борьба» – к официально-деловому стилю. Хотя это вовсе не мешает нам их сблизить, они взаимообусловлены общностью их происхождения. Также мы чувствуем, что кроме понятийных значений здесь есть что-то еще. Для нас борьба – это нечто возвышенное, благородное, слово из высокой лексики, а драка – просторечное, указывает на стилистическую сниженность выражения. Иначе говоря, у этих слов при сходстве понятийных ядер резко различны качественно-признаковые ореолы. А смысл слова, как правило, формируется в ходе взаимодействия адресанта и адресата. Объективного смысла, как и объективной истины, в споре найти нельзя. Каждая из сторон использует свой жизненный опыт, который у каждого человека свой, специфичный. Поэтому что доступно и ясно для одного индивида, непонятно (или иначе понято) другим. Хотя в устной речи всегда можно пояснить мысль, если другая сторона его восприняла иначе. Кроме того, «значение слова не является замкнутой реальностью, оно определяется положением слова (знака) в языке (знаковой системе), в контексте его восприятия и осмысления» (4 Фрумкина Р.М. Психолингвистика. – М., 2003. – С. 101.).

Близкие по смыслу слова могут ограничивать или исключать значение друг друга (скажем, синонимы или омонимы). Поэтому значение одного знака может измениться с изменением других знаков (контекста). «В праве слово также понимается в контексте фразы, далее следует контекст нормы, акта, системы актов, внеправовые контексты, к которым обращаются при исследовании материалов подготовительной работы, целей принятия акта и т.д.» (5 Вавилова А.А. Некоторые аспекты соотношения права и языка // Вестник Московского университета. – 2006. – № 5. – С. 129–130.). Сказанное следует уточнить: слово в тексте подчинено существующим синтаксическим правилам, как и в разговорной речи, оно обладает собственной индивидуальной семантикой. Тем не менее, близкие по смыслу слова тяготеют друг к другу. Происходит их «лексико-семантическое стяжение». А их «притяжение и отталкивание» ведет к взаимодействию. Известный языковед М.М. Покровский, который еще в конце прошлого века в своих семасиологических исследованиях констатировал, «что история значений известного слова будет для нас только тогда понятной, когда мы будем изучать это слово в связи с другими словами, синонимическими с ним и, главное, принадлежащими к одному и тому же кругу представлений. Пусть даже слова принадлежат к разным представлениям, но зато входят в единое смысловое поле» (6 Покровский М.М. Избранные работы по языкознанию. – М., 1959. – С. 75.).

Что касается применения правила поведения как нормы, то представление о должном и сущем тоже не определимо. При применении акта норма каждый раз воссоздается и конструируется правоприменителем на основе единого текста, когда участники процесса могут рассмотреть (применять) одни и те же нормы при различном подходе текстуального толкования и восприятия. В этом плане в праве объективен и стабилен лишь сам текст как план выражения. Как отмечал Н.И. Грязин, «то, что юристами впоследствии применяется, критикуется, изменяется, есть, строго говоря, не сама норма права, а ее образ, отражение» (7 Грязин Н.И. Текст права. – Таллин, 1981. – С. 22.), по типу: мысль законодателя – юридический текст, где мысль – отражаемое звено, текст – оригинал, который воссоздает адекватную копию, второе отражение, т.е. «отражение отражения». Главное же – «итог», «результат», «последствия» или «объект деятельности» (8 Малько А.В., Шундиков Н.В. Цели и средства в праве и правовой политике. – Саратов, 2003. – С. 9.).

Как правило, в части правоприменения, имеющего отношения к прочтению и интерпретации текста, противоборствующие стороны, да и сам судья, нередко нуждаются в заключении эксперта, где предметом анализа могут служить статьи, опубликованные в СМИ. И не только те, которые распространяют порочащие сведения, не соответствующие действительности, ложные и те, что принято называть недостоверной диффамацией или клеветой, но нередко и действительные сведения могут стать порочащими честь, достоинство и деловую репутацию гражданина или юридического лица. Что также нашло свое законодательное выражение в п. 2 ст. 152 ГК, когда гражданин, чьи гражданские права и законные интересы ущемлены сообщениями СМИ, может их восстановить, опубликовав в тех же СМИ опровержение, реализуя тем самым свое право на ответ. При достоверной информации применяется п. 3 ст. 152 и ст. 1100 ГК. По сути, ответственность за диффамацию возникает в любом случае, независимо от того, достоверная она или нет. При этом в отличие от цивилистов уголовное право пошло значительно дальше. Так в ст. 137 УК РФ установлена уголовная ответственность за незаконное собирание или распространение сведений о частной жизни лица, составляющих его личную или семейную тайну, без его согласия либо распространение этих сведений в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или СМИ. Интересно, что в п. 8 Постановления Пленума Верховного суда Российской Федерации от 24 февраля 2005 г. № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» записано: «Судам необходимо отграничивать дела о защите чести, достоинства и деловой репутации от дел о защите других нематериальных благ, нарушенных в связи с распространением о гражданине сведений, неприкосновенность которых специально охраняется Конституцией Российской Федерации и законами и распространение которых может причинить моральный вред даже в случае, когда эти сведения соответствуют действительности и не порочат честь, достоинство и деловую репутацию истца». Отсюда закономерный вопрос: кто, на каком уровне восприятия и понимания может судить о том, порочат данные сведения гражданина или нет? Может таковым является само лицо, о котором данные сведения были распространены, или его окружение? Нередко при разрешении дела по существу в порядке статьи 152 ГК суды приходят к выводу о том, что сведения порочащими не являются, поскольку содержат субъективное мнение автора статьи, его предположения и суждения. Отсюда все высказанное (написанное) отражает внутреннее субъективное мнение лица (автора), выразившего оценочное суждение в пределах допустимых границ.

Естественно, что по данным делам стороны нуждаются в знаниях не просто языковеда, а лингвиста, знакомого с лексикологией (изучающей смысловое значение слов), стилиста, т.е. языковеда, сочетающего в себе знание грамматики и синтаксиса и хотя бы знакомого с основами законодательства. Таких специалистов немного. Они объединились и создали российскую организацию экспертов-лингвистов, специалистов в области судебной лингвистики. Ничего не имею против этой славной организации и тем не менее: практикующие юристы должны овладеть навыками чтения и интерпретации текста, чтобы слепо не полагаться на заключение эксперта, а иметь свое мнение, т.к. мы все являемся носителями русского языка, и для многих он является родным.

Руководствуясь правилами законодательной стилистики, при передаче сообщения надо помнить, какую роль в анализируемом тексте играют правильные по смыслу сочетания слов друг с другом. А это стилистические ограничения и запреты в соединении разных смыслов, речевые традиции, которые иногда хотя прямо и не отрицают, но и не признают возможность тех или иных сочетаний и т.п. – т.е. все то, что в совокупности составляет правила сочетаемости слов. Эти правила специфичны для каждого языка еще в большей степени, чем совокупность значений всех слов в языке. И здесь большую роль (в русле правового анализа) играет практическая стилистика русского языка, рассматривающая, главным образом, такие языковые факты, которые приводят к расхождениям между передаваемой и воспринятой мыслью (между текстом и его пониманием), т.е. сам «отрицательный языковой материал», что порочит честь, достоинство и деловую репутацию лица и (не) порождает ответственность СМИ за причинение морального вреда.

При проведении лингвистической экспертизы любое слово, которое имеет многозначное прочтение и вызывает неоднозначную оценку и восприятие (при единообразном требовании его смысла в правовом тексте), надо анализировать. В данном случае, чтобы установить подлинный смысл, следует обращаться к лингвистическим словарям, которые содержат сведения о словах – о том, что они значат, как склоняются или спрягаются, как пишутся и произносятся, как сочетаются друг с другом и т.д. Конечно, авторитетом здесь служит словарь В.И. Даля, который для многих остался единственным судьей в вопросах, касающихся русского языка. Но он был составлен почти полтораста лет назад и с тех пор лишь переиздавался. И те небольшие изменения, которые в него были внесены, особой роли не играют.

За это время в отечественной лексикографии появилась масса словарей – толковых, орфографических, словарей правильного произношения и ударения, исторических, этимологических, словарей языка писателей и др. Достаточно назвать наиболее известные: четырехтомный «ушаковский» (изданный в 30-х гг. XX в. под редакцией Д.Н. Ушакова), «Толковый словарь русского языка» в 4 томах, Большой (в 17 томах) и Малый (в 4 томах) академические, однотомный словарь С.И. Ожегова и созданный на его основе также однотомный «Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой, многократно переиздававшиеся – орфографический и орфоэпический словари, «Историко-этимологический словарь» П.Я. Черных. Кроме того, только за последние годы изданы десятки словарей разного типа.

В качестве практической части я рискну предложить один из судебных документов, хранящейся в моем архиве, который имеет прямое отношение к теме статьи, с тем, чтобы предложить ряд рекомендаций по толкованию и восприятию юридических текстов. (См.: Приложение 1). А далее сформулируем ряд практических рекомендаций, которые носят общий характер, но если идти от общего к частному, рекомендации выводят к основам практической стилистики языка, базовой составляющей которой является проективная филология, психолингвистика и семантика, интерпретация смыслов и речевая деятельность, включая методику редактирования юридического текста. Литературы по данной тематике вполне достаточно. Было бы желание всем этим овладеть. В качестве объекта исследования выбираем сам законодательный текст, хотя данные правила применимы и к иным нормативным актам. Одно из центральных понятий коммуникативно-ориентированной законодательной стилистики – первоначальное восприятие текста. Именно на основании первоначального восприятия текста должна устанавливаться стилистическая дефектность предложений со всеми ошибками рассогласования. Это понятие позволяет более обосновано, уверенно отделять стилистически ошибочные предложения от стилистически правильных конструкций.

Наряду с традиционно применяемым в языкознании стилистическим экспериментом, основанным на самонаблюдении, в русле исследования законодательной коммуникации эффективно применять дающий более достоверные результаты психологический эксперимент, интерпретирующий закон, который базируется на использовании специально разработанных объективных методов регистрации характера смыслового восприятия текста (осмысленных продолжений, фиксации ударения в разноударном слове-усилителе, противопоставлении и т.д.).

Закономерности смыслового восприятия законодательного текста удается успешнее всего вывести при исследовании не образцовых, а стилистически дефектных текстов, провоцирующих в процессе их восприятия ошибочные, с точки зрения читающего, мыслительные операции, неправильное понимание и пр.

Коммуникативный анализ целесообразно начинать с рассмотрения результата смыслового восприятия текста и только затем переходить к выявлению и учету законодательного замысла, т.е. идти следует в направлении от интерпретатора к нормотворцу (а не наоборот). Такая последовательность облегчает как проведение самого анализа, так и изложение его результатов.

Оцениваемый текст должен рассматриваться не с какойто одной позиции (точки зрения изучающего или точки зрения издающего закон) и не с совмещенной точки зрения, в которой нивелированы различия между подходами изучающего и издающего, а сопоставительно – с двух позиций: точки зрения изучающего (дающей один результат) и сразу же – в том же самом акте анализа – с точки зрения издающего (дающей, возможно, другой результат) и в последующем сравнении результатов наблюдений, полученных с этих разных сторон.

В практике анализа правовых стилистических ошибок целесообразно пользоваться укрупненной классификацией, в которой стилистические ошибки сгруппированы в особые виды не по грамматическому признаку, а по коммуникативному: в основе классификации лежит не однотипная грамматическая конструкция, а однотипная мыслительная операция (тождественный ход мысли при восприятии текста, тождественные смысловые затруднения). Порядок слов следует соотносить не с местом подлежащего, сказуемого и других членов предложения, а с местом наиболее важного по смыслу ключевого слова, несущего логическое ударение, и с необходимостью располагать слова в предложении так, чтобы исключить появление смещенного логического ударения, ошибочной смысловой связи слов, неправильного понимания значения словоформы – вообще предупредить возникновение неадекватного осмысления того или иного сегмента текста. Стилистические ошибки в юридических текстах целесообразно предупреждать с помощью общих приемов, дающих максимально широкую ориентировку и позволяющих, выполняя последовательно ряд умственных операций: 1) распознавать любую стилистическую ошибку данного, охватываемого приемом типа; 2) устранять выявленную ошибку, т.е. преобразовывать неправильно построенное предложение в правильное. Универсальное средство коррекции неточно сформулированной мысли, следовательно, достижения коммуникативной точности – прием предъявления контробраза (представление, которое соответствует тексту, но не соответствует замыслу нормотворца). Сигналом самой стилистической ошибки выступает часто не сама ошибка, а обусловленное этой ошибкой, возникающее при чтении последующих слов семантическое противоречие в юридическом тексте. Поэтому начинать распознавание ошибки следует с выявления, фиксации семантического противоречия между смежными или близстоящими словами текста правовой нормы. Планомерное, научно обоснованное повышение языковой культуры пишущих юридический текст, его понимание в массовом и профессиональном сознании достигается на базе углубленного познания психолингвистических основ письменной коммуникации: общих, единых для всех читающих носителей русского языка. Выявление закономерностей смыслового восприятия текста и обусловленных ими общих, единых для всех излагающих свои мысли на русском языке принципов, правил, приемов стилистического конструирования законодательного текста. Знание психологостилистических механизмов речевого мышления в процессе конструирования и интерпретации (преобразования) текста в ходе его восприятия позволяет определить оптимальную стратегию нормотворческой, умственной деятельности юриста, конструирующего текст, и значительно более эффективно, с пониманием основ регулируемых процессов овладевать грамматической логикой практической стилистики языка (9 Мучник Б.С. Культура письменной речи. Формирование стилистического мышления. – М., 1994.).

В заключение отметим, что для эффективной деятельности, касающейся понимания и интерпретации юридического текста, выявления как письменных, так и основных речевых ошибок, коммуникативной точности речи и ее восприятия в судебном процессе важно не столько знание, сколько умение применять полученные навыки технологии конструирования речи и самого текста.

Пристатейный библиографический список

1. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. – М.: Сов. энциклопедия, 1966.

2. Вавилова А.А. Некоторые аспекты соотношения права и языка // Вестник Московского университета. – 2006. – № 5.

3. Васьковский Е.В. Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов. – М.: Центр ЮрИнформ, серия «Научное наследие», 2002.

4. Грязин Н.И. Текст права. – Таллин, 1981.

5. Малько А.В., Шундиков Н.В. Цели и средства в праве и правовой политике. – Саратов, 2003.

6. Мучник Б.С. Культура письменной речи. Формирование стилистического мышления. – М., 1994.

7. Покровский М.М. Избранные работы по языкознанию. – М., 1959.

8. Фрумкина Р.М. Психолингвистика. – М., 2003.